Анекдот – «краткий устный рассказ злободневного бытового или общественно-политического содержания с шутливой или сатирической окраской и неожиданной остроумной концовкой; своеобразная юмористическая, нередко гротескная притча; основной жанр современного городского фольклора» (Гришина 1993, 294).

 

1. Анекдот как предмет обучения

В связи с либерализацией общественно-политической жизни, на исходе -го века в дискурсе русского языкового общества заметно возросла роль языковой игры, в которой одно из ведущих мест принадлежит анекдоту, расцвет которого в устной разновидности (см. «Советский политический анекдот») относится к 60-80-ым годам прошлого столетия. «Советский анекдот снискал себе мировую славу именно из-за типического смысла, емкости и заложенного в нем взрывного действия» (Посвежинный 1993, 3). Став «твердой валютой» русского фольклора, русский анекдот впервые появился в печати за рубежом (см. Lif 1979). В отечественных условиях зарождение печатной разновидности анекдота датируется эпохой гласности. С начала 1990-х годов уже широко публикуются сборники, антологии как анекдотов-реминисценций, так и свежих анекдотов, например, о политических лидерах текущего дня или о новых руских.

Оба типа анекдотов находят широкое отражение в устном и письменном общении носителей русского языка по сей день. Наряду с другими жанрами русской афористики, наиболее известные из них регулярно выступают в качестве прецедентного текста. Это свидетельствуето о повышении коммуникативной значимости анекдота в разговорной речи, в языке масс-медиа и литературных произведений современности. Насыщенность русского дискурса элементами подобного рода языковой игры сделала русскую речь несколько загадочной не только для иностранцев, хорошо говорящих по-русски, но и для русских, продолжительное время живущих в отрыве от России.

Выделим из вышеуказанного контингента людей иностранного студента-старшекурсника русского отделиния одного из зарубежных университетов, который приехал в Россию на стажировку, с горечью осознав, что «карнавальная» русская речь в значительной мере стала ему недоступной. Как помочь нашему студенту, типичному представителю иностранцев, «хорошо говорящих по-русски»? Зададимся вопросом, можно ли научиться иностранцу адекватному восприятию русского юмора, более того, может ли он научиться острить по-русски?

Так как в основном своем проявлении юмор имеет языковую природу, корректный ответ на этот вопрос может дать (прагма)лингвистика, в рамках которой изучение данного феномена человеческого ума только теперь начинает набирать свои темпы (см. Санников 1999, Лендваи 2001(б)). Из малоизученного характера вербального юмора вытекает сосуществование диаметрально противоположных взглядов на его усваиваемость. Согласно стереотипному мнению, юмор – это дар природы, поэтому отсутствие чувства юмора у тех или иных индивидов является незлечимой болезнью. В то же время, среди некоторых авторов учебников иностранных языков, в том числе и русского, существует молчаливое согласие о том, будто адекватное восприятие юмора является нечем само собой разумеющимся.

Справедливости ради отметим, что в ряде учебных пособий авторы проявляют должную осторожность: для создания занимательного характера учебного материала ими подобраны легко доступные тексты-анекдоты с легко доступным юмором, лишенным национальной специфики (см. Левина, Васильева 1996). Также исвестны эксперименты, проведенные среди иностранцев, хорошо владеющих русским языком, с целью установления «уровня языковой компетенции личности» (Иссерс, Кузьмина 1999: 199).

Адекватное восприятие и продуцирование вербального юмора, в том числе и анекдота, могут и должны быть включены в процесс обучения, но только после предварительного прагмалингвистического анализа, краткое изложение которого представлено ниже.

2. Анекдот как субдискурс

Серьезный (конвенциональный) и комический (аномальный) способы восприятия / описания мира составляют два типа работы дуалистического миропонимания. Преобладая в стандартных ситуациях общения, серьезный способ интерпретации мира служит нуждам основного потока общения, комическое же, путем высмеивания, ставит целью критику серьезно-реалистического способа. На уровне общественного дискурса интеракция между двумя способами коммуникации приобретает форму словесного состязания, в котором автор комического субдискурса отстаивает свою критическую точку зрения (ср. Лендваи 2000 (в)). Особо остро проявляется критический характер анекдота в советском политическом анекдоте. Е. Посвежинный отмечает прямую пропорцию между силой диктатуры и живучестью «народного эпоса» (1993, 8). Словами М. Мишина, «чем теснее рамки [политического правления], тем изворотливее юмор» (2002, 25). В своей деятельности анекдот применяет прием камуфляжа: его критическое острие прикрывается комической маской.

Официально-нормативный дискурс и аномально-комический субдискурс (см. Лендваи 2000 (б)) образуют потоки повествования, противостоящие друг другу в оценке мира, поэтому они вступают в отношение тезиса (утверждения) - антитезиса (опровержения). Официально-нормативный дискурс (см. радио, телевидение, печать) порождает положительный по содержанию поток высказываний (тезис) на что аномально-комический субдискурс реагирует потоком анекдотов-опровержений, образующим «эпос ХХ-го века» (см. Борев 1995, 8). В результате возникают две версии повествования об одном и том же историческом периоде: официальная политика и анекдот представляют как бы два полюса дуальной оппозиции. «Политика — это то, что есть, а смех — то, что могло бы случиться» (Дмитриев 1998: 3). Тезис (политика) реализуется в одеянии языковой нормы, а анекдот-антитезис – в маске языковой антинормы.

 

3. Анекдот как комуникативный акт

 

 

Согласно правилам игры, «рассказчик-Сусанин» сначала ведет своего партнера по конвенциональному первому скрипту в сторону второго, аномального, а затем, заведя в тупик, неожиданно оставляет его. Слушающий знает и соблюдает правила комического акта коммуникации, но в ритуале существует правило: он не должен заранее знать способ соединения прагмалингвистически «несогласуемых» первого и второго скриптов.

Для успешного выполнения ритуала рассказчик и слушающий должны стоять приблизительно на одинаково высоком уровне владения культурно-языковым кодом. Исключение из этого представляет собой рематическая часть анекдота, выступающая в роли новизны сообщения. Отношение слушающего к острóте анекдота определяется его аксиологическими взгладами (в том числе и общественно-политическими), чувством юмора, интеллектуальными способностями, фоновыми знаниями и актуальным расположением духа (см. Почепцов 1999: 12).

Анекдот-текст строится в соответствии с законами жанра и коммуникативными намерениями рассказчика. Он состоит из введения, сюжета и развязки. Введение знакомит слушающего с обстановкой, которая имеет место в начале сюжета. Подключаясь к комическому субдискурсу, нарратив выполняет анафорическую и катафорическую функцию. Например, высказывание – Двое чукчей разговаривают... напоминает слушающего о знакомой серии анекдотов «чукча» (анафора), и также о том, что теперь предстоит послушать новый анекдот „про чукчу” (катафора). Сюжет должен ввести слушающего в мир конвенционального фрейма. Структурными составляющими сюжета являются нарратив и диалог. Задача сюжета в том, чтобы создать и поддержать скрытую амбивалентность текста (имплицитный контраст) вплоть до наступления пуанты. Пуанта (механизм анекдота, обеспечивающий столкновение первого и второго фреймов) является последним компонентом сюжета и первым компонентом развязки. Обеспечивая переход из первого фрейма во второй, пуанта выполняет роль семантического триггера. После этого наступает „немая сцена”, во время которой имплицитный контраст, достигший своей кульминации в сознании слушающего превращается в эксплицитный. Продолжительность этого процесса исчисляется долями секунды, тем не менее, его можно разделить на фазы шока и „озарения”. Чтобы пройти эти фазы, слушающий должен произвести прагмалингвистическую рекурсию: мысленно вернуться к началу текста и построить новую интерпретацию анекдота. В результате соответствующих инференционных процессов слушающий испытывает комическую радость. Выводные данные реализуются в виде морали. Сказанное продемонстрируем на примере (1):

 

 

Введение	Генсек подходит к мальчику, на улице жующему бутерброд с икрой.
Имплицитный контраст	— Где папа? — Он уехал на работу на своей "Тойоте". — А мама? — Она на своей "Волге" на рынок ускакала. — А кто дома? — Бабушка, она на компьютере играет. — Вот видишь, это я всем вам такую хорошую жизнь устроил!
Эксплицитный контраст	— Бабуля! Дядя Изя из Америки приехал!
„Немая сцена”	1. растерянность 2. рекурсия 3. инференция 4. мораль
Разрядка	Комическая радость (смех)

 

роанализируем (1) с точки зрения восприятия слушающего. Введение рисует стандартную ситуацию с нестандартными в ней персонажами (контаминация будничного и фантастического). В реальности генсек не появляется на улице, тем более, не подходит к незнакомому мальчику. На улице редко можно увидеть мальчика, жующего бутерброд с икрой. Инференция слушающего: мальчик должен быть сыном богатых родителей. Сюжет продолжается в духе контаминации, начатой в введении. Звучат стандартные вопросы, а получены нестандартные ответы, вследствие которых нарастает коммуникативное напряжение. Генсек делает вывод о высоком жизненном уровне семьи мальчика, а заслуги в этом приписывает себе, что соответствует стандартам патернализма (признак конвенционального скрипта). Вывод генсека противоречит опыту слушающего, вследствие чего имплицитный контраст доходит до предела. В финальной реплике мальчика контраст становится эксплицитным. Его высказывание неожиданно открывает второй, нестандартный скрипт, шокирующий слушающего. Наступает «немая сцена», которая (в идеале) делится на четыре стадии. На стадии растерянности усилия слушающего направлены на преодоление коммуникативного тупика. Необходимо найти новую интерпретацию прозвучавшего комического сообщения, способную соединить контрастирующие скрипты. Задача решается рекурсией. Слушающий мобилизует ресурсы своей социокультурной памяти, где должны храняться скрипты, куда входит образ дяди Изы из Америки, устроившего хорошую жизнь своим родственникам, живущим в России. Благодаря рекурсии выясняется, что интерпретация (1) реалистичнее, если образ генсека заменить образом дяди Изы. Так как замена осуществляется катарсически, слушающий испытывает комическую радость, которая сводится к „фарисейскому довольству собой” от чувства стороннести и исправности своего интеллекта (Санников 1999: 21). Инференции слушающего выводятся из второй, исправленной интерпретации анекдота и реализуются в виде (не всегда осознанной) морали, в данном случае, об амбициозности, глупости генсека и т. п. Смех, наступающий, как правило, после немой сценой, является признаком того, что острота анекдота была адекватно воспринята. Это – смесь спонтанного и намеренного смеха (смеха-реакции и смеха-поступка), выражающая удовольствие, радость, насмешку, злорадство, пренебрежение к неудачнику, иронию, сарказм и т. д.

4. Законы анекдота

Для успешной презентации текста анекдота нужно соблюдать следующие закономерные принципы. Они называются законами в силу своего обязательного присутствия в данном жанре речи. Игнорирование законов, представленных в следующей таблице, подрывает эффективное функционирование анекдота.

 

4.1. По закону языковой девиации в анекдоте (и в вербальном юморе вообще) нарушаются конвенциональные нормы языка и общения. В этом отношении уместно говорить об антинормах комического общения, принципы и механизмы которого определены «смеховыми традициями» данного языкового общества. В таблице представлены типические нарушения, применяемые в русском анекдоте:

 

 

Языковые уровни	Средства и механизмы комического
Фонетика и орфография	иностранный акцент, дефекты речи, ассимиляция, слияние звуков
Словообразование	деформация, контаминация слов, создание квазилексем
Лексическая семантика	аномалия в области полисемии, эвфемии, синонимии, антонимии, гипонимии, омонимии, паронимии, агнонимии, анаграмми, переосмысления; применение бласфемии
Морфология	нарушение норм склонения, спряжения, согласования
Прагмалингвистика текста	нестандартные формы зевгмы, хиазма, импликации, пресуппозиции; контаминация текстов, антипостулаты общения

 

 

4.2. В конвенциональном общении адекватное восприятие речи обеспечивается тем, что коммуниканты настроены на стереотипные наборы скриптов, благодаря чему потенциально амбивалентные высказывания воспринимаются как однозначные. Отступление от этих конвенций приводит к коммуникативным «неудачам», куда относится и анекдот. Закон амбивалентности предписывает разночтение комического сообщения. Другими словами, „чтобы текст превратился в анекдот [или каламбур  Э.Л.], он должен быть частично или полностью согласованным с двумя различными скриптами, которые строят своеобразную оппозицию” (Raskin 1985: xiii). В создании амбивалентности благоприятствует произвольность языкового знака, благодаря которой словообразовательные параметры слова допускают различные интерпретации, в том числе и аномальные. Сходство формы (паронимия) и ее тождество (полисемия, омонимия) часто приводят к случайному или намеренному отождествлению значений. В анекдоте (3) первый говорящий задает конвенционально однозначный вопрос. Применив аномальную интерпретацию (см. смещение фунт ’денежная единица’  фунт ’единица веса’), собеседник создает острóту анекдота (2):

— Каково отношение рубля к иностранным валютам?

— Фунт рубля — один доллар.

В результате слушающий „шел в комнату [первый, невинный скрипт], попал в другую [второй, тенденциозный скрипт]”.

 

4.3. Закон эллипсиса «играет на руку» закону амбивалентности, поэтому текст анекдота должен быть короче достаточного для конвенционального общения. Анекдот нередко превращается в диалог из двух реплик, или в единственное высказывание:

(3)

— Рабинович, вы читаете газеты?

— Конечно, иначе откуда бы знал, что у нас счастливая жизнь!

(4) — Скажите, это уже коммунизм или будет еще хуже?

 

Эллиптичность анекдота рассчитывает на то, что недостающая в тексте информация (личностные признаки Рабиновича, общественно-политическая ситуация, характеристика дискурса и субдискурса и т. п.) налицо в сознании слушающего в виде фоновых знаний. Закон эллипсиса мобилизует, и одновременно подвергает испытанию прагмалингвистическую компетенцию слушающего.

4.4. Гипербола – одно из средств пародизации. Чтобы сделать смешным, нужно «испортить» первоначальные пропорции предмета. При этом гиперболизации должны подвергаться наиболее характерные черты. В анекдоте (5) гиперболизированы фонетические и грамматические признаки русской речи армян:

Армянский радио спрашивают: Хароший ли савецкий власт? Армянский радио атвэчает: Савецкий власт хароший, только очен длинный!

Если демонтировать механизм гиперболы, (5) лишается «национального колорита», вследствие чего происходит утрата «соли» анекдота:

*Армянское радио спрашивают: Хорошая ли советская власть? Армянское радио отвечает: Советская власть хорошая, только очень длинная!

4.5. Несовместимость двух скриптов анекдота – это прагмалингвистическая оппозиция, порождающая пуанту посредством нестандартного способа их соединения. Нестандартность данного способа противоречит принципам конвенционального общения, поэтому переносит акт общения в мир комического. Скриптовые оппозиции анекдотов (1) – (4), см. величие  ничтожность, ценное  обесцененное, благосостояние  нищета, дискредитируют свою жертву (генсека, денежную единицу, качество жизни, политическую систему) за счет внезапного аксиологического снижения. Кроме перечисленных, в русских анекдотах высока частотность следующих скриптовых оппозиций: ‘реальное’  ‘нереальное’, ‘нормальное’  ‘ненормальное’, ‘возможное’  ‘невозможное’, ‘вероятное’  ‘невероятное’, ‘истинное’  ‘ложное’, ‘положительное’  ‘отрицательное’, ‘жизнь’  ‘смерть’, ‘приличное’  ‘обсценное’. Скрипты русских анекдотов, как и в других анекдотосистемах, в основном относятся к следующим концептуальным полям: ‘политическое’, ’общественное’, ‘этническое’, ‘сексуальное’.

Когнитивно-психолингвистический процесс восприятия анекдота получают адекватную интерпретацию в концепции В. Раскина (1985: 85-92), рассматривающего семантические скрипы как математические графы, Согласно этому, слово окружено другими словами, с которыми оно связано более или менее длинными (сильными) ассоциативными связями. Комбинаторные правила расшифровки комического сообщения покажем на примере (5):

— Вовочка, за что у тебя двойка по физкультуре?

— Учитель сказал: "Видишь, стоит козел?" Обложи его матами".

— Ну и что?

— Я ответил: "Николай Петрович, вижу вас хорошо. Мать вашу так и растак!"

С учетом многозначности, возможные варианты интерпретации речевого произведения "Видишь, стоит козел?" Обложи его матами" изображаются в таблице в виде формулы А (1, 2, 3, 4, 5) - Б (1, 2, 3, 4, 5) - В (1, 2, 3, 4), в которой буквы А, Б, В символизируют выделенные слова, а цифры 1, 2, 3, 4, 5 – их лексико-семантические варианты:

Из всех вариантов стандартным является формула А (1) - Б (4) - В (2) со значением 'Положи вокруг гимнастического снаряда подстилки для спортивных упражнений', однако текст второго фрейма (см. финальную реплику) внушает абсурдную интерпретацию А (5) - Б (5) - В (4), 'Обругай грубо дурного мужчину (учителя физкультуры) неприличной бранью'. Имеются и другие варианты, но они не совместимы с актуальными фреймами.

4.6. Закон остранения обеспечивает внезапное наступление комического шока. По правилам этого закона, в анекдоте (1) первый скрипт завершен перед финальным высказыванием Бабуля! Дядя Изя из Америки приехал! Реплика мальчика уже открывает второй, незавершенный скрипт, который строит новый фундамент рассказа. Закон остранения, таким образом, «углубляет финальный эффект, делает его более впечатляющим» (Курганов 1997: 36). Психолингвистическая техника анекдота сводится к приему наведения: „на структурном уровне анекдот есть умозаключение от частного к частному (...), [он] несет обобщение”. „Анекдот помогает по-новому увидеть некий жизненный случай, а случай помогает понять »соль« анекдота” (там же: 67-68). С помощью приема наведения говорящий каузирует ментальные процедуры слушающего (умозаключение, инференция, обобщение), приводящие к убеждению или переубеждению слушателя (перлокуция).

4.7. Пуанта, как механизм, обеспечивающий столкновение первого и второго фреймов, является сердцевиной анекдота. Закон пуанты представляет собой закономерное «мгновенное переключение в финале эмоционально-психологических регистров» (Курганов 1997: 31). Пуанта не имеет текстового выражения. Она реализуется как когнитивно-эстетический результат синергии законов и механизмов анекдота, изложенных выше. Пуанту создает рассказчик, но по своему призванию она реализуется в сознании слушающего. Пуанта – это прагмалигвистический стимул для реакции ментального аппарата слушающего. Зона действия пуанты определяется в рамках цепочки «растерянность – рекурсия – инференция – мораль».

Пуанта функционирует в качестве прагмалингвистического триггера, который приводит в движение механизм переключения от первого скрипта ко второму. семантическая рекурсия, согласно которой значение текста есть функция следующих факторов: 1. компоненты и их соотношения в данном тексте, 2. уровень восприятия предыдущего контекста, 3. количество соответствующей информации слушающего (с. 71).

4.8. У анекдота не может быть эксплицитного финала, так как это привело бы к гибели комического содержания. Для контраста эксплицитный финал анекдота (1) представим после финальной реплики:

— Бабуля! Дядя Изя из Америки приехал!

*А на самом деле перед мальчиком стоял генсек. То, что семье мальчика устроил хорошую жизнь не генсек, а дядя Изидор, мальчик наверно услышал от своих родителей.

Закон имплицитного финала необходим для реализации пуанты, а также для проведения инференционных процессов слушающего.

4.9. На самом деле, «немая сцена» анекдота может продолжаться и после ментально-когнитивной разрядки, только в ином качестве. Эффект закона дискредитации определен идейной миссией анекдота. Поэтому после того, как анекдот прозвучал, инференционные процессы, действующие в значительной мере подсознательно, работают еще продолжительное время. Анекдот воспринят положительно, если закодированные в нем идеи созвучны с взглядами слушающего. Дискредитируется не только неудачник, но и его общественно-социальный «тыл». В анекдоте (1), например, критикуется/высмеивается не только генсек, но и официальная пропаганда патернализма.

 

 

ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ

 

аллюзия	allúzió; utalás, célzás
анафорическая функция	anaforikus, visszautaló funkció
гротескная притча
афористика	közmondás-, szólás-, szállóige-készlet
диаметрально противоположный	szöges ellentétben álló
закон языковой девиации	nyelvi deviancia maximája
закон амбивалентности	kétértelműség maximája
закон эллипсиса	elhagyások maximája
закон несовместимых скриптов	összeférhetetlen forgatókönyvek maximája
закон остранения	különállás maximája
закон пуанты	poén maximája
закон имплицитного финала	implicit befejezés maximája
закон дискредитации	hiteltelenítés maximája
изворотливый юмор	elmés humor
иллокутивное содержание	illokutiv, szándék kifejező tartalom
инференция	inferencia
импликация	implikáció, bennfoglalás
каркас субдискурса	szubdiszkurzus váza
«карнавальная» русская речь	szertelen orosz beszéd
катафорическая функция	kataforikus, előre utaló funkció
когерентность	koherencia, szöveg-összetartás
несвязная связность	összefüggéstelenségek összefüggése
пресуппозиция	preszuppozició, előfeltevés
прецедентный текст	előzetesen meglevő szöveg
перлокутивное содержание	perlokutiv, hatást kiváltó tartalom
прием камуфляжа	álcázási művelet
прием наведения	rávezetési művelet
«рассказчик-Сусанин»	tőrbe csaló mesélő (l. Ivan Szuszanyin)
самодостаточность	vminek önmagában is elégséges volta
семантическая рекурсия	jelentéstani újrakezdés
семантический триггер	jelentéstani kioldószerkezet
скриптовая оппозиция	forgatókönyv-szembenállás
фарисейское довольство собой	képmutató önelégültség
чувство стороннести	kívülállás érzése

 

 

Развитие профессиональной речи по теме

„ Жизнедеятельность русского анекдота”